Анастасия Кузнецова, партнёр Claims, по просьбе «Роем!» разобрала спор «Медузы» и The New York Times. Журналист американского издания получил Пулитцеровскую премию якобы за пересказ публикаций Даниила Туровского.
Открытка: The New York Times получила «Пулитцера» за пересказ «Медузы». Это норма?
На этой неделе редакция издания «Медуза» публично обвинила лауреата Пулитцеровской премии 2017 журналиста The New York Times Эндрю Крамера в существенном заимствовании из русскоязычных репортажей о российских кибервойсках журналиста «Медузы» Даниила Туровского. История сплетена из вопросов журналистской этики, политики и авторского права. К разбору полетов «Медузой» уже привлечен эксперт, медиа-пространство бурлит обсуждениями как самого скандала, так и спорной статьи NYT, да и заявляемый первоисточник привлекает теперь повышенное внимание общественности. Так, например, после обсуждения на Facebook на странице издания появилось информационное сообщение об исправленной некорректной ссылке на статьи Forbes, откуда в материале «Медузы» появилась часть информации.
Прикольно, что один из текстов Медузы, который скопипастил NY Times, начинается с истории, которую мы с Седаков Павел откопали в Форбсе. И даже ссылочки нет. Формально прошли наш путь, можно наверное и не ссылаться))) Давайте все вместе топить за стандарты и этичность. Иван Колпаков (Ivan Kolpakov) удачи в борьбе!)
Вот как Квант покупал http://www.forbes.ru/tekhnologii/internet-i-svyaz/293423-shpionskii-sled-u-italyanskoi-kibergruppy-okazalis-rossiiskie-go
А вот как нам подтвердил российский покупатель, тем самым подтвердив и подлинность слитой переписки http://www.forbes.ru/news/293525-rossiiskii-zakazchik-hacking-team-podtverdil-priobretenie-shpionskogo-po
Пока ситуация развивается на уровне обсуждений в социальных сетях, обмена письмами между редакциями и привлечения независимых экспертов, а основной декларируемой целью редакции и автора является исключение статьи из списка призеров Пулитцера, интересно проанализировать конфликт с точки зрения авторского права.
Автору произведения принадлежит целый комплекс прав, возникновение которых сопутствует созданию произведения - это исключительное право (которое носит в большей степени имущественный характер) на произведение - то есть возможность разрешать или запрещать использование произведения в любой форме; право авторства, т.е, право признаваться автором произведения; право автора на имя, на неприкосновенность произведения и на его обнародование.
Когда речь идет о «заимствовании», «плагиате», «воровстве», «копировании» статьи как произведения литературы, в переводе на юридический язык это означает нарушение данного комплекса прав. Право на так называемую переработку (в т.ч. и перевод произведения на другой язык) также охватывается авторской монополией - разрешать или запрещать переработку своего произведения может только автор (или иной правообладатель, в зависимости от конкретной ситуации). А обязанность соблюдения прав автора оригинального произведения стоит во главе угла права создателей производного произведения. Об этом говорят, в частности, нормы Бернской конвенции по охране литературных и художественных произведений - основополагающего акта в области международной охраны объектов авторского права.
Отсутствие прямого копирования произведения или его части ставит перед нами один из наиболее сложных на практике вопросов.
Является ли рассматриваемая статья NYT результатом переработки статьи «Медузы» или самостоятельным произведением?
Авторское право как правовой феномен воплощается в охране формы выражения, но не содержательной части произведения. Идеи, факты, открытия, информационные сообщения не защищаются копирайтом, как бы того ни хотелось первопроходцам, гениям, ученым и другим представителям социума, с разной периодичностью придумывающим новое и ранее не пришедшее в голову коллегам (сразу сделаем оговорку, что речь не идет о патентовании или защите иных объектов интеллектуальной собственности).
Когда охраняется именно форма изложения, но не смысл заложенных в произведении идей, фактов, информации и свидетельств о событиях, любые изменения этой формы отдаляют нас от оригинального (первоначального) произведения. И чем такие изменения изощреннее и витиеватее, тем сложнее доказать, что именно было изменено и не был ли творческий вклад автора якобы производного произведения в создание его собственной формы настолько серьезным, чтобы о связи с оригиналом уже не могло быть и речи.
На мой взгляд, когда речь идет о переработке литературных произведений в рамках одного языка, доказывание наличия факта переработки оригинального произведения может быть существенно затруднено. Ведь между вдохновением, черпанием информации и “переписыванием” текста грань порой может быть чрезвычайно тонка.
В конфликте NYT и «Медузы» дела могут обстоять чуть проще - поскольку перевод является одним из видов переработки, даже высокая степень художественности и творческого характера перевода может не спасти англоязычную статью от оценки в качестве производного произведения. А отсутствие согласия автора оригинального произведения нарушает его права и делает такой перевод незаконным. Даже если речь идет не о переводе статьи в целом, а только об отдельных частях, в т.ч. если они расположены в ином порядке, чем в тексте статьи.
Дополнительно свидетельствовать о факте переработки могут отмечаемые журналистами «Медузы» совпадения структуры статьи, логики изложения, персоналий, комментарии которых приводятся, и освещаемых в статье обстоятельств.
Обращение «Медузы» к экспертам в данном случае оправдано комплексностью вопроса о незаконной переработке. Если бы спор был перенесен в судебную плоскость, то без этого точно было бы не обойтись - редкий судебный спор в аналогичных ситуациях обходится без привлечения специалистов, проводящих детальный анализ текста, его особенностей, отдельных частей.
Важное значение будут иметь и обстоятельства написания статьи. Так, признаваемое обеими сторонами конфликта взаимодействие между журналистами может быть потенциально использовано в пользу NYT, например, если в ходе общения российский журналист дал согласие на использование своего материала или какие-то отдельные письма или высказывания могли быть восприняты как такое согласие. С точки зрения иных вариантов «оправдания» NYT может быть поиск с их стороны исключений из авторско-правовой охраны - случаев свободного использования произведений. Одним из таких исключений является допустимость цитирования, однако в таком случае объем цитирования должен быть разумным и связанным с целью цитирования, а также быть направленным на раскрытие замысла самого автора. Однако цитирование ни в коем случае не должно превращаться в копирование или заимствование текста или его отдельных частей. Корректность ссылок при цитировании также должна приниматься во внимание.
Контент-маркетинг для журналистики: новый отраслевой пылесос
«Нет никакого упоминания о возможности отменить присужденный приз»
Если бы спор был перенесен в судебную плоскость, то в конечном итоге на его судьбу в значительной степени повлияло бы судейское усмотрение - особенно в ситуации множественности экспертиз, которые, без сомнений, проведет и та, и другая сторона. В этом смысле, на наш взгляд, степень усмотрения судьи будет походить на характер оценки членов Пулитцеровского комитета.
Если обратиться к тексту The Pulitzer Prize Plan of Award, то мы увидим там следующие критерии оценки журналистских работ: high quality of writing and original reporting. Наличие второго критерия, по всей видимости, и станет предметом пристального внимания комитета в случае официального обращения Медузы. А его наполнение с высокой долей вероятности будет отличным от сугубо юридического - критерии оригинальности в работе журналиста с точки зрения профессионализма могут быть совершенно иными, а на усмотрение жюри могут повлиять, как представляется, и политический контекст, и оценка работы американских журналистов по поиску таких вот, возможно, нетривиальных источников информации как российские СМИ.
Интересно, что в данном документе, который по сути является официальным положением о премии, нет никакого упоминания о возможности отменить присужденный приз. Все значимые обстоятельства, которые могут поставить под сомнение соответствие номинантов критериям премии, в том числе опубликованные заявления, жалобы и письма (any significant challenge to the honesty, accuracy or fairness of an entry on any category, as well as responses to the challenge, should be included in the submission. Published letters of complaint, corrections or retractions are examples of items relevant to the judging process — «Любые существенные сомнения в правдивости, точности или добросовестности конкурсной работы, а равно ответные комментарии в отношении таких сомнений должны быть включены в предмет рассмотрения. Опубликованные жалобы, корректировки или опровержения являются примерами материалов, имеющими значение для процесса оценки».) должны рассматриваться жюри на этапе оценки номинантов. Однако какие-либо правила на случай обнаружения таких обстоятельств после присуждения премии нам найти не удалось.
Смесь этического, юридического и политического контекста, которым также, безусловно, обросла история награждения Пулитцеровской премией статей про Россию, делают нынешнюю историю особенно любопытной, а ее исход историческим. Слово за экспертами, журналистами и жюри.
Незадолго до этого Пулитцеровскую премию получил мой однокурсник по журфаку МГУ Пономарёв, работающий фотографом. Он стоял в ряду из нескольких десятков фотографов на европейском берегу Средиземного моря, куда на лодках приплывали беженцы. Он говорил потом что-то типа: ну вот я стою в пресс-туре среди этой кучи фотографов, нажимаю всё время на кнопку, кто ж знал, что одно из нажатий на эту кнопку принесёт мне Пулитцеровскую премию. По этой истории можно тоже судить о сегодняшнем уровне этой премии.